Опубликовано: "Русский журнал". Дата публикации:  15 Сентября 2003

Борис Межуев

Империя или глобальная гегемония

Журнал "Космополис" в #3 (5) за 2003 г. публикует фрагмент сочинения известного британского историка Найла Фергюсона "Империя. Становление и упадок британского мирового порядка и уроки для глобальной власти" ("Empire: The Rise and Demise of the British World Order and the Lessons for Global Power"). Эта книга обрекла широкую и, откровенно говоря, несколько скандальную известность в США и Великобритании. Фергюсон, сравнительно молодой исследователь (он родился в 1964 г.), является автором уже пяти книг (или даже шести, если включать в список трудов ученого составленный под его редакцией и при его активном участии сборник "Виртуальная история: альтернативы и допущения" - "Virtual History: Alternatives and Counterfactuals", 1997). Причем все произведения Фергюсона представляют собой добротные исторические труды, содержащие в большом объеме фактический материал и количественные данные.

Хотя Фергюсон выбрал для себя область исследования, обычно интересующую лишь специалистов, - финансовую политику крупнейших держав Европы в соотнесении с их военными и внешнеполитическими достижениями, практически каждая работа историка вызывала значительный интерес как критиков, так и массового читателя. Фергюсон умеет подавать любую выбранную им историческую тему таким образом, чтобы она резонировала с современными событиями и проблемами. Отчасти этому способствует метод исследователя: вслед за Максом Вебером Фергюсон - упрямый противник детерминизма - признает не только право, но и обязанность ученого рассуждать об альтернативных путях истории, задавая, к примеру, такие вопросы: что было бы, если бы президент США Кеннеди не был убит в 1963 г. или если бы нацистская Германия оккупировала Англию в 1940 г.?

Отчасти таким образом построена работа Фергюсона "Горечь войны: истолковывая первую мировую" ("The Pity of War: Explaining the World War I", 2000), которая принесла ему наибольшую популярность и одновременно вызвала очень серьезные критические нападки коллег-историков. В этой книге Фергюсон доказывает, что Великобритании не следовало вступать в противоборство с Германией в 1914 г., ибо понесенные англичанами жертвы ни в коей мере не были уравновешены территориальными и иными приобретениями. Британия надорвалась в той войне, что и предопределило крах ее империи в XX веке. Германия же, стремившаяся, по версии автора, лишь к лидерству в континентальной Европе и устранению опасности, исходившей от России, не угрожала морской мощи Великобритании. Поэтому, вопреки мнению классиков геополитики, соглашение между континентальным и океаническим гегемонами, между Бегемотом и Левиафаном, вполне могло бы состояться. В случае неучастия Англии в войне Центральных держав с Францией и Россией и после предсказуемой победы в ней Германии и ее союзников, Европа, по мнению британского историка, к исходу столетия не многим отличалась бы от того, что она представляет собой сейчас, - союза государств, в котором преобладающую экономическую роль играет Германия.

Уже по этой наиболее сенсационной и провокативной книге Фергюсона можно было почувствовать, какое значение в исследовательской программе ученого имеет феномен Британской империи. Именно утрата Англией своей империи выявляет ошибочность стратегии Лондона в 1914 г. В следующем своем сочинении "Денежная связь: финансы и власть в современном мире" ("The Cash Nexus: Money and Power in the Modern World 1700-2000", 2001) тема политики империи и ее финансово-экономического обеспечения вышла на первый план. Фергюсон попытался опровергнуть популярную точку зрения, что имперское могущество, требующее значительных затрат, перерасходует и приводит к истощению экономический потенциал страны, обрекая тем самым ее граждан на нищету и отсталость. Напротив, ведение масштабных войн, согласно точке зрения Фергюсона, создает новые экономические институты и в том числе прогрессивные способы кредитования государства для выполнения его увеличивающихся с принятием на себя имперской миссии функций. Таким образом, не политика приспосабливается к экономике, а экономика к политике. Соединенные Штаты - наиболее могущественная держава XXI века - могут пострадать не от перенапряжения, как полагают тамошние либеральные и консервативные изоляционисты, а, напротив, от недонапряжения, от неспособности (и, главное, нежелания) реально выполнять имперскую миссию, изыскивая для этого дополнительные финансовые средства.

Итак, Америка для Фергюсона - прямая наследница Британской империи, не желающая, однако, к его сожалению, принимать это наследие. Как мы видим, в предыдущей работе Фергюсон вплотную приблизился к тем выводам, которые он во всеуслышание произнес в своем последнем (на сегодня) историческом бестселлере.

"Империя" - из разряда тех литературных сенсаций, которые не могли рано или поздно не состояться. Кто-то должен был, откинув табу политкорректности, произнести некоторые очевидные истины об имперском прошлом европейских держав и, собственно, о том, что без такого прошлого не было бы ни современного мира, в котором значительная часть человечества ведет более или менее сносное существование ("Империя" в первой редакции вышла с подзаголовком "Как Британия создавала современный мир"), ни глобального распространения либеральных ценностей, ни, соответственно, самих норм политкорректности и толерантности. Все это - плод "глобализации", осуществлявшейся "белым человеком" в течение нескольких столетий, "глобализации", которая, помимо разного рода ужасов и жестокостей, способствовала повсеместной отмене рабства и созданию международного правового порядка.

Фергюсон прямо не высказывается против деколонизации, совершившейся в 1940-1960-е годы под воздействием национально-освободительных движений в колониях и политики гегемонов поствоенного мира, США и СССР, строивших, согласно заветам Вильсона и Ленина, новый политический универсум, в котором не было уготовано место старым колониальным империям. Однако очевидно, что "Империя" - это в первую очередь выпад в сторону США, это упрек стране, которая, как наглядно продемонстрировали события 2003 г., оказалась неспособной создать новый, более совершенный мировой порядок на обломках старого, колониального. Не желающие признавать себя империей Соединенные Штаты оказались, в конце концов, вынуждены исполнять традиционную имперскую работу, в частности, по смене "плохих" правителей на "хороших". Однако, подчеркивает Фергюсон, США выполняют имперскую миссию без всякого киплинговского восторга, неохотно и нерадиво. Они, например, не вводят прямое ("генерал-губернаторское" или оккупационное) правление на завоеванных территориях на продолжительное время и стремятся при первой же возможности вывести войска из "горячих точек", не подвергая риску жизни американских солдат.

У Фергюсона нет ни малейшего сомнения в оправданности всех действий Соединенных Штатов против их противников в разных частях света - от Балкан до Ближнего Востока. Он критикует США как тот католик, который и в самом деле считает, что римский папа недостаточно свят. США для него - это империя, отказывающаяся считать себя империей. Империя, не желающая жертвовать своим нравственным спокойствием и материальным благополучием ради того, чтобы весь мир стал менее опасным для существования. Это - военная держава, которая, вопреки мнению писателя Гора Видала, автора книги "Почему нас ненавидят?", пытается избежать перспективы ведения "вечной войны для достижения вечного мира". И потому, добавим мы за автора, не справляется, в отличие от Британии, с той ролью, которую возложили на нее Бог и история.

Фергюсон в своей книге выдвигает сразу несколько тезисов, и разбираться с ними надо по отдельности. Историческая реабилитация Британской империи, при всех возможных оговорках, которые сам же Фергюсон и делает (относительно рабства, долгое время сохранявшегося в пределах империи, не изжитого до конца расизма), кажется в общем правомерной. Однако уподобление Британии США и подкрепленные этим уподоблением воинственные призывы представляются гораздо менее оправданными, как с теоретической, так и с моральной точек зрения.

Перечисляя различия двух англосаксонских империй - британской и американской, Фергюсон почему-то упускает одно, казалось бы, наиболее очевидное отличие, а именно то, что империя британцев была всего лишь одной из нескольких империй, существовавших в мире, тогда как глобальное могущество США в настоящее время не может быть оспорено никакой конкурирующей военной силой. Наряду с британским мировым порядком продолжали существовать французский, испанский, голландский, усиливался российский, начинал воссоздаваться немецкий. Сегодня пока наличествует один - американский.

В недавней рецензии, опубликованной в последнем номере журнала "Foreign Affairs", на сборник статей американских ученых "Two Hegemonies: Britain 1816-1914 and the United States 1941-2001", Фергюсон доказывает, что ситуация "глобального гегемонизма" Соединенных Штатов не беспрецедентна: еще с большим правом "глобальным гегемоном" XIX века могла считаться Британия. Едва ли такое сопоставление убедительно: упадок Британии в позапрошлом столетии означал бы, видимо, гегемонию в Европе какой-то одной из континентальных держав, немедленный крах Соединенных Штатов в настоящее время привел бы к фрагментации мировой политической системы (что, кстати, скорее всего, и произойдет в недалеком будущем, когда со всей очевидностью проявится неспособность США нести на себе бремя мировой гегемонии).

На публичной дискуссии в Американском институте предпринимательства 17 июля 2003 г. с политологом Робертом Каганом, одним из основных "ястребов", ратовавших за интервенцию в Ирак и наказание непокорной Европы ("The United States Is, and Should Be, an Empire". A New Atlantic Initiative Debate. July 17, 2003. http://www.aei.org/events/filter.,eventID.428/transcript.asp), Фергюсон упрекал своего визави и вместе с ним всю американскую элиту в нежелании называть вещи своими именами и упорном стремлении вместо слова "империя" пользоваться эвфемизмами типа "униполярность", "мировое лидерство", "глобальная гегемония". Никто из выступавших на том мероприятии не поставил английского ученого перед напрашивающимся выводом, которого он избегает: если бы "глобальный гегемон" объявил себя "империей", это фактически означало бы, что он конституирует мировую власть, дезавуируя тем самым de facto национальный суверенитет всех существующих государств. Фергюсон должен был задать себе и другой вопрос: а что будет, если некоторые страны - не "глобальные", но, скажем, "региональные" гегемоны - захотят назвать себя империями? Какими аргументами можно будет в таком случае удержать их от "гуманитарных интервенций" в соседние страны или, например, от распространения ядерного оружия?

Фергюсон - не политолог, он считает себя академическим историком, тем самым заранее отводя возможные претензии к политическим импликациям, вытекающим из его текста. Но как публицист, регулярно пишущий на актуальные темы в различных британских и американских газетах, он, конечно, не может не сознавать политических следствий, вытекающих из его рискованных аналогий, и, главное, настойчивых требований к американцам эти аналогии признать.

Причем аналогии эти далеко не так однозначны, как кажутся на первый взгляд. Фергюсон пишет, что американцы потому не могут назвать себя империей, что их государство возникло в борьбе с британской короной в 1770-х годах в ходе антиимперской Войны за независимость.

Однако Фергюсону можно было бы заметить, что и Британия на протяжении всей своей истории боролась с империей - с той, что могла возникнуть на европейском континенте и, учитывая особое положение этого континента в мире, стать глобальным гегемоном. Англия в XVI в. отделилась от духовной империи католического Рима, она вела политику баланса сил на континенте, стремясь не допустить здесь гегемонии какой-то одной державы - Франции в XVIII-XIX вв. и Германии в XX. Функция Англии в концерте европейских держав состояла в противодействии континентальному единству, по сути, - в противодействии той силе, которая была бы в состоянии объявить себя ответственной за весь мир. (Показательно, что Фергюсон критически относится к одному из наиболее отчетливых проявлений именно этой политики - вступлению Англии в Первую мировую войну.) Так что у Кагана - оппонента Фергюсона в вышеупомянутой дискуссии - были основания не соблазниться "сомнительным" для него наследием королевы Виктории, кабинет которой представлял собой что угодно, но только не мировое правительство. Но если так, то и отношение к "американской империи" не может быть тем же самым - сочувственным либо негативным, - что и к ее британской предшественнице.

Еще один пункт рассуждений Фергюсона вызывает недоумение. В дискуссии с Каганом историк припечатывает США ярлык "неудачливой империи" на том основании, что осуществлявшиеся этой страной военные интервенции редко приводили к положительным результатам. Лишь в четырех из шестнадцати стран, в которые США вторгались после 1898 г., возникал устойчивый демократический порядок: в Западной Германии, Японии, Панаме и на Гренаде. В некоторых иных случаях последствия интервенции нередко были более чем плачевными - стоит вспомнить Вьетнам или Гаити. Дело здесь, однако, скорее всего не в какой-то особой неудачливости Соединенных Штатов или их неумелости, а в том, что военные интервенции - это совсем не лучший способ распространения и укрепления демократии. Военной силой можно привести бунтующие народы к покорности, можно ликвидировать угрозы, исходящие от тех или иных территорий, можно, наконец, изменить способ правления во враждебных странах, заодно уничтожив прежних правителей. Можно поверить даже в возможность принуждения людей к свободе - посредством законодательной отмены рабовладельческих или крепостнических отношений, например. Но трудно понять, как можно принудить людей к демократическому правлению, если только не считать введением такого правления бросание целых народов на произвол судьбы.

Подчиняясь имперскому могуществу и принимая нормы, накладываемые империей, представители покоренного народа могут полагать, что, жертвуя национальной свободой, они взамен приобретают нечто большее - приобщение к высшей цивилизации, ее ценностям и достижениям. Но жертвовать национальным суверенитетом ради демократии кажется абсурдом. Империя, насаждающая демократический строй, - логическая нелепость. Смысл демократии (в предельно обобщенном значении этого понятия) состоит в зависимости властей государства от воли его населения, смысл империи - в подчинении тех же властей внешней силе. В "империи, экспортирующей демократию", что-то непременно окажется фиктивным - либо империя, либо демократия. Так что в целях освобождения от эвфемизмов и политкорректности Фергюсону придется, видимо, сделать еще один шаг вперед и откровенно заявить, что не все страны и народы пока доросли до свободы и демократии. Подобный вывод стал бы достойной иллюстрацией тезиса Валлерстайна о внутреннем родстве экономического либерализма с расизмом.