Тема заседания (от 16.09.03): "Идеология лево-консервативной оппозиции"

У меня нет никаких возражений по поводу того понимания левого консерватизма, который представил Михаил Ремизов, очень точно акцентировавший аспекты этой идеологии, связанные с институтом собственности. Так что, поскольку положительная программа была уже намечена ведущим, я сделаю ряд критических замечаний относительно иных трактовок, представляющихся мне не совсем адекватными.

Прежде всего, на мой взгляд, следует отказаться от того, чтобы вести левую критику статус-кво на уровне разного рода претензий к персональному составу нынешней элиты. То есть от заявлений о том, что если бы экономическими и политическими ресурсами владели другие люди, то мы были бы правыми, а поскольку владеют нынешние хозяева жизни, то мы, значит, левые. Такая линия представляет собой либо крайний морализм ("с ворами и преступниками мы не пойдем ни на какие компромиссы"), либо попахивающий аморализмом двойной стандарт ("никто кроме нас и нам подобных не должен ни на что в этой стране претендовать"). И с тем, и с другим в политику лучше не соваться.

Далее, главная задача левого консерватизма должна заключаться не в том, чтобы передать собственность в другие, более честные руки, и даже не в том, чтобы скрепить факт обладания собственностью рядом условий, а в том, чтобы сделать пакт между собственником и государством публичным, а не тайным. Несомненно, что собственник - и в первую очередь владелец сырьевых ресурсов - должен быть поставлен в иерахическую зависимость от целого, то есть от приоритетов национального развития страны. Это общий пункт всего лево-консервативного (я предпочел бы называть его национально-консервативным) движением. Конечно, какой-то пакт между властными и экономическими элитами существовал в 1990-е годы, однако он касался, как мы понимаем, лишь выживания нынешнего политического режима в ситуации угрозы ему со стороны оппозиции. Сырьевую олигархию искусственно выращивали для поддержки в противостоянии коммунистам и их союзникам, когда возникла опасность электоральной революции и непереизбрания Ельцина на второй срок. Разумеется, тот пакт любой оппозиционной силой должен быть пересмотрен и дезавуирован.

Левый консерватизм - это, собственно, и есть идеология принуждения экономической элиты к новому пакту. Каковы должны быть его цели и приоритеты? Я согласен с Михаилом Ремизовым, когда он указывает в качестве важнейшей задачи - увеличение "ресурса исторического выживания нации, а не ресурса текущего потребления". И здесь возникает серьезное противоречие с "левым" лэйблом обсуждаемого движения. Все-таки речь идет не столько о шагах в сторону снижения социальной напряженности в обществе, обеспечении равенства доходов и т.д., сколько о государственно-капиталистической стратегии национального развития. А эту позицию нельзя назвать в точном смысле слова "левой" - не называем же мы "левыми" Витте или Бисмарка.

Конечно, в нынешнюю эпоху, эпоху глобализации, "левых" и "национал-консерваторов" и в самом деле многое объединяет. Во многих столкновениях современности они действительно находятся по одну сторону баррикад. Решение социального вопроса в индустриальном обществе оказалось возможным только благодаря перераспределению в рамках национального государства. И поэтому подрыв национального государства, осуществляемого агентами так называемой глобализации, наносит одновременно удар по бедным во всех странах. Левые естественно тяготеют к правым консерваторам во всех странах в общем противостоянии разрушительным процессам постсовременности.

С другой стороны, левые постепенно начинают осознавать, что атеистический марксизм с его ставкой на экономические интересы завел антикапиталистическое движение в тупик. Капитализм оказался в состоянии удовлетворить материальные аппетиты трудящихся в промышленно развитых странах. Поэтому противостояние с Системой нельзя связывать лишь с дефицитом материальных ресурсов - оно должно иметь высшую нравственную, в конечном счете - религиозную, санкцию. Тяготение радикалов в Европе к радикальному исламизму, а в Латинской Америке - к католицизму - продукт именно этого сдвига в левом движении, возвращающем его в 1830-е годы, ко временам расцвета христианского социализма в духе Ламеннэ и Кабе.

Хотя левые и консерваторы имеют много точек сближения, им все-таки не следует объединяться в один предвыборный блок и формировать общую политическую платформу. Конечные цели у этих сил неодинаковые, а ясность целей - залог политического успеха. И самое опасное, что в ситуации противостояния национального государства с, условно говоря, агентами глобализации, с Империей, левые в принципе могут занять сторону последних. На примере таких идеологов, как А.Негри и М.Хардт, мы видим, что такая альтернатива для ультра-левых далеко не заказана. Понятно, что консервативное движение, руководствующееся приоритетами национального развития, не может воспринимать левое движение такого рода в качестве стратегических союзников и даже попутчиков. Поэтому с "левизной" надо быть поосторожнее.

Очень важный пункт самоопределения российского консервативного движения - отношение к активно действующему сейчас на международной сцене американскому неоконсерватизму. Относительно взглядов его представителей в отечественном сознании существует очень много мифов. Например, некоторым нашим консерваторам кажется, что эта идеология якобы враждебна концепции окончательного торжества либерального миропорядка, идее так называемого "конца истории". Тот факт, что автор этой концепции - Фрэнсис Фукуяма - сам является одним из неоконсерваторов, а лидеры этого течения - Уильям Кристол и Роберт Каган - отстаивают право США вмешиваться во внутренние дела любого государства мира с целью его "либерализации", их отечественными сторонниками во внимание не принимается. Российские союзники неоконсерваторов неведомым образом противопоставляют интервенционистский курс нынешней вашингтонской администрации антисербской политике Б.Клинтона и М.Олбрайт. Однако они умалчивают о том, что неоконсерваторы требовали сухопутного вторжения в Сербию и упрекали ненавидимого ими Клинтона лишь за излишнюю мягкотелость в обращении с Милошевичем. Союз с неоконсерватизмом был бы возможен только в одном случае - в случае недвусмысленного выбора в пользу союза с "богатыми и сильными" против "бедных и слабых", то есть с элитами Севера против Юга. Эту позицию отстаивает с теми или иными оговорками российский праволиберальный лагерь. Полагаю, что российское "лево"-консервативное движение от такого консерватизма должно недвусмысленно отмежеваться.

Однако ему следует также отмежеваться и от тех сил, которые настаивают на революционном подрыве существующего миропорядка. То есть от движений, ориентированных на революцию Юга против Севера, мировой деревни против мирового города - от маоизма и радикальных версий исламизма.

Что же остается в итоге, какая международная стратегия адекватна россиийскому "лево"-консервативному движению? Я думаю, она могла бы быть сформулирована двояко. С геополитической точки зрения, им должен стать прагматический изоляционизм. Отказ от участия во всех военно-политических проектах, тем или иным способом ввязывающих нашу страну в глобальное противостояние XXI столетия - между Севером и Югом, между англосаксонским блоком в союзе с Израилем - и исламом. Очевидно, что при прогнозируемом ослаблении гегемонии США вступление России в военное противостояние на их стороне (в нынешних, по крайней мере, обстоятельствах) будет означать переключение активности сил Юга с "большого шайтана" на "малый" (как уже случилось однажды - в 1979 г.).

С геокультурной точки зрения, следует, напротив, искать различные пути интеграции Севера и Юга - в рамках того постколониального пространства, коим является Содружество независимых государств. Естественно, это потребует переосмысления статуса "национального" в современную эпоху - в сторону снятия этнической нагруженности этого термина. Однако для меня столь же очевидно, что позитивное геокультурное сближение различных народов может состояться исключительно при укреплении основ традиционной культуры, укреплении преобладающей в рамках постколониального пространства нации. Поэтому в 1995 г. я не видел ровно ничего ужасного в том, что в национал-консервативном блоке КРО, за который, кстати, тогда я и голосовал, наряду с русскими традиционалистами участвовали представители Союза народов России. Кстати, политический имидж того объединения в точности соответствовал искомому образу национал-консервативного движения, выбивающемуся из привычных дихотомий "левого" и "правого", "имперского" и "национального". Возможно, в 1995 г. для такого движения (говорю опять не о персональном составе объединения, а о его эйдосе) просто еще не пришло время. Дай Бог, чтобы оно пришло теперь.

Другие публикации по материалам прошедшего заседания: